Я останавливаюсь у бургерной «Марина», оживленной забегаловке, в которой нет вакансий. Мне так же отказали в бистро, мясной лавке, и пекарне.

Может быть, стоит больше улыбаться. Вести себя так, будто я способна быть приятной собеседницей, а не источником гноящегося негодования. Такими темпами я вернусь в университет без работы.

Когда прохожу мимо «Красной комнаты», меня вырывает из мыслей настойчивый стук в окно.

Я оборачиваюсь и вижу, что длинноволосый продавец, с которым я познакомилась три недели назад, жестом просит остановиться. Окей, это странно. Мы оба идем к двери, и мужчина отпирает ее изнутри, прежде чем распахнуть.

— Привет, — говорит он, запыхавшись. — Ты в порядке?

— Ага, — потираю затылок, гадая, он так со всеми своими покупательницами себя ведет или только со мной.

Он цепляется большим пальцем за плечо.

— Мы говорили несколько недель назад. Я был у стойки, а ты искала доминанта?

Мои внутренности сжимаются, когда я вспоминаю, как действовала, чтобы привлечь внимание профессора Сегала. Этот парень, вероятно, думает, что я саба, которая все еще ищет верхнего.

— Вообще-то я ищу работу, — отвечаю я.

Его лицо мрачнеет.

— Оу, — он сводит брови вместе. — Если тебе нужна работа, я мог бы помочь.

— Правда?

Если бы половина магазинов на главной улице не отказала мне, я бы извинилась и ушла. Четырехзначной суммы от профессора Сегала хватит на весь учебный год, но мне все равно нужна финансовая подушка.

Последнее, что меня сейчас манит, это впасть в отчаяние и принять предложение в преступном мире. Не каждый мафиози найдет применение женщине-менеджеру.

— Сюда, пожалуйста, — говорит он с улыбкой.

— Ник, да?

Его выпуклые глаза сверкают, и он перекидывает каштановые локоны через плечо.

— Ты помнишь.

Я вздрагиваю, жалея, что не промолчала, потому что теперь он слишком заинтересован.

— Что случилось с тем парнем? — спрашивает он. Спустя мгновение добавляет: — Крутой, который вел себя как агент ноль-ноль-семь, Джеймс Бонд.

— Ничего не вышло, — качаю головой.

— Ну и в задницу его. Какой опытный дом будет покупать новые игрушки на тысячи фунтов?

У меня так и чешется язык, чтобы защитить профессора Сегала и сказать, что люди, которые продают кнуты, не должны осуждать тех, кто их покупает, но закрываю рот.

Я ничего не должна этому человеку.

Даже если он утверждает, что это не была сделка, его напутственное слово говорило об обратном. Может быть, если бы я исключила эмоции из нашей договоренности, то не чувствовала бы себя таким дерьмом.

Не желая этого, я спрашиваю:

— Что плохого в том, чтобы скупить весь магазин, если он может себе это позволить?

Он поднимает плечи.

— Ничего, только большинство домов обычно уже имеют собственное оборудование прежде, чем заманивать к себе сабу. Судя по всему, он был новичком, который просто болтал о своих заслугах.

Я смотрю на невнятное лицо Ника, которое теперь похоже на пустую маску, и думаю, что на самом деле стоит за его словами. Ревность, предупреждение или ложь?

Профессор Сегал никак не мог собрать эту игровую комнату за неделю из предметов, которые он якобы купил в Красной комнате. И ничто в человеке не говорило о том, что он неопытен.

Но, оглядывая витрины, я узнаю все предметы из его игровой комнаты.

— Значит, вы продаете мебель? — спрашиваю я, перебирая в уме каждую единицу оборудования.

— Нет, — его взгляд устремляется к двери слева. — В любом случае, ты сказала, что ищешь работу.

— Да.

— Ты саба, да?

— Почему ты спрашиваешь?

Он тянет руку к двери.

— Я сдаю подвал внизу профессиональным госпожам. Они берут двести пятьдесят фунтов в час, но всегда ищут сабмиссив для двойных сеансов. К этому добавляют еще двести, которые ты можешь полностью оставить себе.

В животе образуется узел, и я сглатываю.

— Как это работает?

— Ну, они платят пятьдесят за аренду подвала, поэтому их прибыль составляет двести. Поскольку наличие второй девушки в комнате снижает их нагрузку, для них это беспроигрышный вариант.

— Я имею в виду, что там происходит?

— Госпожа всегда главная, и то, что происходит в течение часа, зависит от того, является ли клиент сабмиссив или свитчем. Иногда она будет приказывать доминировать над второй. В других случаях она позволяет ему доминировать над собой.

Мои брови сошлись вместе.

— Она, конечно, все контролирует, — он проводит пальцами по волосам. — Я намеренно неточен, потому что каждый клиент индивидуален. Одни хотят плетей, другие «золотой дождь». Некоторым просто нравится ПЯЧ.

— Что это такое? — я хриплю.

— Пытка яиц и члена.

Мой желудок опускается. Идея пнуть какого-нибудь парня по яйцам звучит неплохо, но я не думаю, что у меня хватило бы терпения на нечто подобное тому, что Профессор сделал с теми девайсами для клитора.

— Ммм, нет, — делаю шаг назад к двери. — Это слишком сложно.

— Ты могла бы работать со мной за прилавком, — выпаливает он.

— Спасибо, но нет, — разворачиваюсь на каблуках и бегу к выходу.

БДСМ звучит великолепно в книгах, но мысль о том, чтобы позволить клиенту за плату прикасаться ко мне или касаться его, вызывает мурашки по коже.

— Феникс…

Остальную часть фразы Ника я не слышу, потому что уже закрыла дверь. Он мог бы предложить мне две тысячи в час, и ответ все равно был бы отрицательным. Я иду по главной улице, давая ветру освежить мою разгоряченную кожу.

Если бы только у меня был номер тюрьмы «Сикрофт». Папа был бы шокирован тем, что я отказалась от предложения в двадцать раз больше минимальной заработной платы. Оказывается, не все его слова обо мне были правдой.

Замедляю шаг, чтобы посмотреть на витрину гастронома. Это старомодный магазин со стеклянными прилавками, прошутто и салями, свисающими с потолка веревок с перцем и чесночные нитки.

Мой взгляд падает на доску с колбасными изделиями, которая и вполовину не так тщательно продумана, как та, которую готовил для меня профессор, и я вдруг вспоминаю слова Ника.

— Какой опытный дом будет покупать игрушки на тысячи фунтов? — говорю это вслух, потому что до сих пор не понимаю, почему у профессора Сегала была вся мебель, но не было игрушек.

В горле противно першит. Почему, черт возьми, все так сильно напоминает мне о нем?

— Феникс, — кто-то кричит сзади.

Шарлотта шагает ко мне, а Аксель следует за ней по пятам.

— Привет, — поднимаю руку.

Она крепко обнимает меня.

— Чувствуешь себя лучше?

Я даю ей уклончивый кивок.

— Могло быть и хуже.

Она знает, что все плохо кончилось с определенным мужчиной, но я до сих пор не набралась смелости, чтобы раскрыть его личность. Может быть, когда профессор Экхарт вернется, я что-нибудь скажу. Пока мысль о том, что профессор вернется в Лондон, ранит, не хуже ножа.

— После вашей ссоры Вир был очень подавлен, — говорит Аксель.

Я смотрю на высокого басиста, который так хмурится, будто я пнула его друга по яйцам.

— Мы не… — качаю головой, вспоминая неловкую перепалку во вторник, когда я была в ярости из-за того, что меня бросил профессор Сегал. — Что он передал?

— Что он сказал что-то оскорбительное, и ты, вероятно, больше никогда с ним не заговоришь.

Я нахмуриваю брови, не совсем веря, что это были слова человека, едва замечавшего мое присутствие.

— Почему он вдруг забеспокоился? — спрашиваю я.

Аксель поднимает плечо.

— Он уходит из семьи. Это включает в себя отказ от их образа жизни.

Я бросаю на Акселя пустой взгляд, потому что Вир вспомнил о своих семейных ценностях только после того, как лишил меня девственности.

Аксель хлопает меня по плечу.

— Да ладно, вы с Виром хорошо смотрелись бы вместе. И тебе нравится музыка.

Глаза Шарлотты сверкают.

— Представь двойные свидания.

Мои губы сжимаются. Отношения — это нечто большее, чем внешний вид, хотя было бы неплохо больше не прятаться. Но не с Виром. Не с парнем, который может переспать с девушкой, а затем пару лет ведет себя так, как будто ничего не произошло.