Трио спешит из лекционного зала.

Я жду, пока закроется дверь, и снова поворачиваюсь к их бывшему командиру.

— Все в порядке, мисс Белус?

Ее челюсть сжимается.

— Не нужно было так с ними разговаривать.

— Не только мужчины проявляют нежелательные знаки внимания.

Она напряжена. Я жду возражений, но она только поднимает плечо.

— Спасибо. Я подумаю над тем, что вы сказали.

Мисс Белус выходит из лекционного зала, закрывая за собой дверь с легким щелчком.

В такие моменты я рад быть мудаком. Если бы Феникс или мисс Белус знали, кто мой отец, их реакция была бы не такой мягкой.

Глава 36

ФЕНИКС

Не следовало открывать Шарлотте дверь сегодня утром и позволять вытащить меня на лекцию по финансам и бухгалтерскому учету.

Профессор Сегал читал эту лекцию так, будто мое присутствие было лишь далекой мыслью, а его взгляд блуждал по правой стороне лекционного зала.

В какой-то момент он практически трахал глазами кузин Грейс.

Не сомневаюсь, что одна из них уже заняла мое место и каждое утро отрабатывает в его кабинете. Несколько раз он посмотрел на меня с полным безразличием, как человек, переключившийся с одной марки зубной пасты на другую.

Мне не удается уйти с лекции так быстро, как хотелось бы. Наконец я оставляю Шарлотту с Виром и Акселем и бегу по коридору, прежде чем она заметит, что меня нет.

Здорово, что она и бас-гитарист сблизились на прошлых выходных, но я не в том состоянии слушать что-то положительное о мужчинах.

Свежий воздух — то, что нужно. Я не покидала свою квартиру с тех пор, как вернулась вчера ранним утром. Я не включала свет, не открывала окна и дверь до тех пор, пока два часа назад не пришла Шарлотта и начала тарабанить в ожидании моего ответа.

Теперь, когда я вышла, нужно очистить голову от запаха профессора, его прикосновений и звука голоса.

То, что я закрылась и спряталась в круассанах и шоколадной пасте, немного помогло, но увидеть его снова так скоро — это удар под дых.

У подножия лестницы меня нагоняют торопливые шаги.

— Фи!

Я оборачиваюсь и вижу Шарлотту, бегущую вниз по лестнице без Акселя, и что-то у меня в груди скручивается. Зачем она оставила его, догоняя меня, если она так счастлива?

— Вот ты где, — она прижимает ладонь к груди. — Ты перестанешь меня избегать?

Мой взгляд падает на обувь, и я съеживаюсь.

— Извини.

Шарлотта обнимает меня за плечи и ведет по коридору к выходу из здания.

— Не извиняйся. Ты прямо как моя кошка.

— Эм… — я поворачиваюсь, нахмурившись. — Почему?

— Она прячется всякий раз, когда ее ранят. Все было нормально, когда она была моложе, потому что она могла просто зализать свои раны, но, когда она состарилась и начала прятаться, это стало беспокоить.

— Что с ней случилось?

— Раньше она все время пропадала, но либо возвращалась, когда была голодна, либо кто-нибудь находил ее в укромном уголке дома или где-то на территории. И вот однажды она не вернулась.

— Ее так и не нашли?

Шарлотта опускает голову.

— У нас было сухое дерево с дуплом в основании. Там она и спряталась, — голос такой низкий, что мне приходится наклоняться, чтобы разобрать слова. — Она свернулась там и умерла в одиночестве. Если бы она дала знать о своих ранах, возможно, мы могли бы сделать что-нибудь и спасти ее.

Я делаю долгий выдох.

— Мне жаль. И твою кошку, и, что прячусь, пытаясь зализать раны.

Обхватив рукой спину Шарлотты, обнимаю ее. Представляю себя в юности, прячущейся в спальне всякий раз, когда папа приходил домой, потому что один мой вид всегда провоцировал приступ разглагольствования.

Когда он пил, я умела притворяться спящей и оставаться совершенно неподвижной, если он заходил в мою комнату. Любое движение означало часы неловких разговоров или оскорблений.

Мы идем по кампусу, а спину согревает утреннее солнце. Теплый бриз с материка приносит аромат летних лугов и свежескошенной травы.

Я глубоко вдыхаю, и пытаюсь очистить голову от профессора.

— Почему люди так отстраняются?

— Не могу говорить за твою кошку, но я не из такой любящей семьи, как у тебя. Всегда было легче, если я избегала отца.

Ее черты омрачаются, и могу сказать, что сказала слишком много.

— Он все равно всегда был на работе, — добавляю я. — И он больше кричал, чем нападал.

То, как сжимаются ее губы, говорит мне, что она не одобряет даже крики.

— Но почему он хотел, чтобы ты приезжала домой по выходным, если у него никогда не было на тебя времени?

— Возможно, он хотел, чтобы я была дома, где он мог бы контролировать меня в далеке от слишком веселой жизни университета.

Шарлотта качает головой.

— Фу. Я бы сошла с ума с таким отцом, да еще и в такой строгости.

Поднимаю плечо.

— Именно этим я и занималась.

Она ведет меня в свою квартиру, более уютную, чем моя, и всегда прибранную. Стены покрашены в элегантный яблочно-белый оттенок и всюду развешены фотографии семьи в дубовых рамах.

Кровать и вся мебель сделаны либо из того же теплого на вид дерева, либо из оттенка серого, граничащего с розовым. Прийти сюда — все равно, что войти в продолжение семейного дома.

Шарлотта идет на кухню и берет чайник, идеально подходящий по дизайну ко всему остальному. Он треугольный, с синей ручкой в тон тостеру и с маленькой птичкой на носике. Все в этой девушке кричит, что ее любят.

— Почему ты зализываешь раны?

Я напрягаюсь.

— Это так очевидно?

Она снимает крышку с чайника и наполняет его водой.

— Ты превращаешься в отшельника только тогда, когда что-то неладно, так что выкладывай.

Рука тянется к затылку, и я бросаю взгляд в другую сторону, только не на Шарлотту, чьи глаза обжигают мне лицо. Глаза пекут, и я моргаю, решив не плакать.

Меня называли похуже, чем блядью, и глупо, что я позволяю себе так расстраиваться из-за одного-единственного слова, которое он даже не сказал. Но именно эти крупицы правды стирают меня, как наждачная бумага.

— Что-то снова случилось с отцом? — спрашивает Шарлотта.

Я качаю головой.

— На этом фронте никаких изменений. Он до сих пор не вышел на связь.

— Тогда горячий парень?

Мои плечи поднимаются к ушам.

— Парня больше нет.

Она делает долгий выдох.

— Что случилось?

Я поворачиваюсь к окну с открытыми шторами, и смотрю на лужайки кампуса. Даже если я смирилась с тем, какой меня видит профессор, все равно трудно признать, что это правда.

Тишина длится до тех пор, пока чайник не издает пронзительный свист, который вырывает меня из ментального болота. Поворачиваюсь к Шарлотте и выдавливаю из себя улыбку.

— Скажем так, я слышала, как он и еще один парень говорили кое-что, что мне показалось нелестным.

Она хмурится.

— Какой мудак.

Я провожу пальцами по волосам, глубоко вздыхаю и сосредотачиваюсь на паре мужских носков у неубранной кровати.

— Материал пройден. Урок усвоен.

— Феникс?

Я жду, когда Шарлотта закончит свой вопрос, но она молчит, а я поворачиваюсь и смотрю ей в глаза. Они светятся таким сочувствием, что мне приходится сглотнуть, чтобы размягчить комок в горле.

— Что?

— Ты была так счастлива. Ты уверена, что он говорил о тебе? Я имею в виду, что он мог такого сказать, чтобы все испортить?

Я прикусываю нижнюю губу. В нашем мире обмен секретами может привести к арестам, а аресты могут привести к возмездию за выданный секрет. Как бы я ни доверяла Шарлотте, осмотрительность укоренилась в моей голове раньше, чем я научилась говорить.

— На самом деле ничего важного, — бормочу я.

Ее телефон гудит, и она прыгает к сумке.

— Наверное, это Аксель, — Шарлотта открывает ее и достает телефон. — Мы провели вместе все выходные… О!