Она прикусывает нижнюю губу и стонет.

Я ласкаю ее киску через трусики, подготавливаю, разжигая возбуждение, но двигаюсь недостаточно быстро для достижения кульминации. Она склоняет голову набок, и я откидываю красивые каштановые волосы назад, чтобы получить доступ к шее.

Феникс пахнет цитрусом и ванилью с оттенком кофе. Провожу пальцами по ее шелковистым локонам и подставляю их потоку солнечного света. Естественное освещение разбивает цвет на множество оттенков коричневого, от ярко-янтарного до темно-каштанового.

Касаясь губами ее шеи, улыбаюсь, когда она вздрагивает от моих прикосновений. В Феникс нет ничего фальшивого. Она ничего не делает для видимости, в отличие от многих других сабмиссив. Она настолько чувствительна и отзывчива к моим прикосновениям, что каждое мгновение с ней доставляет удовольствие.

Я провожу подушечкой большого пальца по ее прикрытому клитору, заставляя шипеть сквозь зубы.

— Ты не хочешь снять с меня трусики?

— Грязная девчонка. Сидишь полуголая на коленях у профессора и делаешь непристойные предложения.

Она фыркает смехом.

— Что за профессор похищает пьяную и беззащитную студентку?

— Тот, который хочет защитить ее от хищников, — провожу рукой по ее ребрам и обхватываю ее грудь. — Хищников, которые могут воспользоваться ее нетрезвым состоянием.

— Что еще они могут сделать?

Я сжимаю зубы на ее шее, вынуждая ее напрячься. Этот разговор слишком близок к сфере работы моего отца. И это последнее, о чем мне стоит думать, когда Феникс полностью находится в моих руках.

— Давай не будем углубляться в эту тему. Отныне я хочу, чтобы ты пила ответственно или не пила вообще.

— Да, сэр, — говорит она. — И спасибо.

Перекатывая ее сосок между большим и указательным пальцами, спрашиваю я.

— За что?

— Ты забрал меня до того, как я выставила себя пьяной идиоткой.

— За то, что так мило меня поблагодарила, ты получишь награду.

Я провожу крошечный круг над клитором и вниз по всей длине ее щели. Влага просачивается сквозь ее трусики, указывая на степень возбуждения. Она двигает бедрами и скулит.

— Мы так нетерпеливы? — спрашиваю я.

Ее щеки приобретают восхитительный оттенок розового.

— Так всегда, когда ты рядом.

Я провожу пальцами до пояса ее трусиков, затем скольжу под хлопчатобумажную ткань и спускаюсь к ее клитору. Она теплая и влажная от возбуждения, и пучок нервов под моим пальцем набухает от прикосновения.

Очерчивая одной рукой нежные круги над ее клитором, я продолжаю атаковать второй сосок. Феникс выгибается у меня на груди, тяжело дыша от ощущений.

Она наклоняет шею, ее красивые волосы рассыпаются по моей груди и плечу. Это самая большая близость, которую я себе позволял, держа женщину в объятьях. Возможно, я и оплачиваю ее расходы, но игра с ней в воскресенье днем не сравнится ни с одним другим видом деятельности.

Феникс тянется назад и кладет ладонь мне на предплечье.

— Перестань дразнить.

— Ты поняла, в чем суть игры? — просовываю палец между ее влажными складками и постукиваю по дырочке.

Она наклоняет бедра, пытаясь изменить угол, чтобы я мог войти в нее, и я возвращаю палец к клитору.

— Делать это со мной, пока я не сойду с ума?

— Это называется «дразнить и останавливаться», — говорю я.

— Что произойдет, если я скажу стоп-слово?

— Не скажешь.

— А если бы я это делала?

— Тогда я бы убрал пальцы и пошел обедать. Это то, чего ты хочешь?

Она энергично качает головой.

Я массирую клитор более интенсивно, заставляя ее вскрикнуть и выгнуться на моей груди. Феникс так легко вывести из равновесия, а звук ее удовольствия радует меня больше, чем произведения Моцарта.

— Профессор, — шепчет она. — Так хорошо.

Она приближается к кульминации. Ослабляя давление на ее клитор, я замедляю свои движения, только чтобы она застонала.

Тяну ее твердые соски и шепчу ей на ухо:

— Ты издаешь такие милые звуки.

— О, черт, — говорит она сквозь стиснутые зубы. — Дай мне кончить, чертов садист.

Я обхватываю рукой ее шею, заставляя ее задыхаться.

— Только за это я заставлю тебя умолять.

— Но ты уже это делаешь.

Мой палец оставляет клитор и обводит ее дырочку, она такая гладкая и скользкая и готова к траху, что я почти теряю представление о том, почему трачу время впустую на все эти поддразнивания.

Прилив жара к члену, кажется, согласуется с этой мыслью. Феникс заставляет меня терять концентрацию. Сосредоточиться. Я не могу позволить себе потерять контроль, когда стою на пороге самой важной миссии в своей жизни.

Простой намек на Криуса охлаждает мое возбуждение, возвращая мысли к задаче. Феникс меня погубит, если я не подчиню ее.

— Пожалуйста, — всхлипывает она.

— Пожалуйста, что? Закончи фразу.

— Пожалуйста, дай мне кончить.

Я провожу пальцем по гладкой, влажной вершине ее клитора. Он настолько чувствителен, что ощущаю, его дрожь под моим прикосновением.

— Что ты дашь мне взамен? — говорю я низким голосом.

— Я отсосу.

— Ты и так это сделаешь.

Она издает возмущённый звук.

— Чего ты хочешь?

— Те мальчишки, с которыми ты гуляла прошлой ночью, — тщательно подбираю слова, чтобы не выдать заинтересованность конкретно Беслэссоном. — Ты перестанешь с ними общаться.

— Но Шарлотта…

Мои пальцы крепко сжимают сосок, заставляя ее шипеть сквозь зубы.

— Речь не о твоей подруге, — говорю я. — Если она хочет затащить тебя на еще один из этих концертов, ответ — нет.

Лицо Феникс напрягается.

— Я не знаю, почему ты так категоричен насчет них.

— На счет музыкантов, которые напаивали вас? — я рычу, в основном на себя за то, что говорю, как ее отец.

Я не склонен чрезмерно контролировать или вести себя как собственник, но это единственная вещь, которую я не допущу. Когда Вир Бестлэссон исчезнет, подозрения падут на каждого из его друзей и знакомых.

Я не могу допустить, чтобы Феникс находилась под пристальным вниманием «Одина» или остальных членов этой семьи.

Она фыркает.

— Хорошо, я буду держаться подальше. Теперь, пожалуйста, я могу кончить?

— После того, как я удостоверюсь в правдивости твоих слов.

За несколько минут я снова довожу ее до края и снова успокаиваю. Румянец с ее щек растекается по шее, по груди и даже до кончиков ушей.

После шести раундов поддразниваний и остановок Феникс задыхается и дрожит у меня на груди, а на лбу у нее выступают капли пота.

Мой член в агонии буквально умоляет избавить нас обоих от страданий, но есть дело поважнее.

— Пожалуйста, — ее голос ломается. — Вир мне даже не нравится. Чаще всего он меня бесит. Пожалуйста, позволь мне кончить.

— О чем ты?

— Раздражает тем, что вдруг стал дружелюбным. Последние два года он вел себя так, будто меня не существует.

Мои брови непроизвольно сдвигаются.

— Ты хотела его внимания?

Она морщит нос.

— Нет. Он эгоистичный придурок.

Я не могу с ней не согласиться, но это не относится к делу. Кончик моего пальца скользит в ее влажный жар. Она такая тугая и скользкая, что всасывает его до костяшек пальцев.

Член пульсирует при мысли о том, что она отреагирует так же, когда мы наконец потрахаемся.

— Хммм… расскажи мне больше о том, чего ты не будешь делать.

— Я даже не буду смотреть на их листовки, — говорит она, прерывисто дыша. — И, если Шарлотта или кто-то еще попросит меня сходить посмотреть на группу, ответ будет «нет».

— Нет? — вытаскиваю палец.

— Блять, нет, — стонет она, когда я вставляю его обратно. — Я лучше потрачу время на изучение финансов и бухгалтерского учета. Теперь, пожалуйста, могу я кончить?

— И все это ради кульминации, — говорю непринужденно. — Так сильно хочется?

— Нет, я серьезно.

— Знаешь, что я думаю?

— Что? — спрашивает она напряженным голосом.

— Грязные девочки, которые остаются дома и делают уроки, заслуживают награды.